СВЕТ ХРИСТОВОЙ ЛЮБВИ

Проститься с иконописцем пришли немногие — лишь близкие друзья, с которыми он общался в последние десять лет жизни. Отец Сергий (Шевич) сумел добиться специального разрешения префектуры, чтобы монаха Григория похоронили в его любимом Свято-Духовом скиту в городке Мениль-Сан-Дени за алтарной частью расписанного им Свято-Троицкого храма.

Он не давал уроков иконописи, не написал ни единой книги, не имел ни учеников, ни последователей. Но наследие иконописца огромное! Он оставил после себя десятки иконостасов, около 500 отдельных икон и фресок, расписанных по миру как драгоценный жемчуг. Его творения напоминают, что истинный смысл иконописного мастерства - не простое копирование, не слепое следование православной традиции. Это жертва своего творческого таланта во имя Света. Это смерть и воскресение вместе со Христом. Григорий (Круг) как художник дошёл до глубин отчаяния и смерти веры в себя. И именно через личный опыт этой смерти он обрёл единство с Богом.

«Я думаю, что иконопись монаха Григория — это что-то уникальное, я бы даже сказал гениальное. Она представляет собой стиль. Этот стиль не был изобретён иконописцем, чтобы выделиться на фоне других или прославить себя. Но это стиль личного образа жизни в Церкви, который инок Григорий смог успешно выразить, придерживаясь главных критериев традиционной православной иконописи», — утверждает французский православный богослов Жан-Клод Ларше. Ему вторит Элен Блере, выпускница Высшей школы прикладного искусства в Париже, основательница парижского ателье иконописи имени святого Иосифа: «Всем иконописцам нашего времени следовало бы вынести из этого урок. Монах Григорий писал иконы всей своей сущностью. Живая и глубокая иконопись возможна, только если иконописец полностью в ней участвует, то есть вовлечён в какую-то битву, аскезу с собой. Именно это и создаёт такую силу в иконах инока Григория. Именно поэтому они нам кажутся настолько близкими, что мы как бы ощущаем их присутствие. Он пережил много драматических моментов в своей жизни, но несмотря на все испытания всё-таки нашел Свет. И целью всей его жизни было передать этот божественный Нетварный Свет художественным, иконописным, традиционным, каноничным способом».

Что мы знаем об этом человеке? О себе он ничего не написал. Но есть много людей, лично знавших и любивших его. Вот только практически все они —
французы. Материалами для этой статьи поделился наш земляк, который уже восемь лет живет во Франции. Алексей Возьнюк из Харькова - автор документального фильма «Монах Григорий (Круг): путь к Свету», вышедшего в 2019 году к 50-летию со дня кончины инока. Алексей окончил Сорбонну, сейчас преподаёт в Духовно-образовательном центре имени преподобной Женевьевы Парижской в предместье Парижа.

Об иконописном наследии монаха Григория (Круга) должны знать в Украине — твёрдо убеждён наш украинский парижанин.

Начать нужно, наверное, с того, что Григорий (Круг) был воспитан в другой вере. При рождении в 1908 году он получил имя Георгий. Отец его, Иоганн (Иван) Круг, был протестантом со шведскими корнями, директором металлургического предприятия. Мать — русская, в девичестве Суздальцева, с прекрасным классическим образованием. Георгий и младшая сестра Ольга воспитывались в лютеранской вере. В воскресенье родители принимали у себя множество родственников и друзей. Бывало, за столом собиралось более двадцати персон. В такие моменты, согласно традиции, они вместе читали «Отче наш» перед трапезой. Георгий участвовал в этом, крича во всё горло слова молитвы, заученной наизусть.

Безмятежное детство кончилось очень быстро. Революция 1917 года в Петрограде пустила под откос привычный уклад жизни. Предприятие Ивана Круга было остановлено большевиками, а сам он оказался за решёткой. В 1921 году после тюремного заключения он решил покинуть Россию. Благодаря связям удалось получить эстонское гражданство. Семья Круга переезжает в Нарву, где отцу предложили должность директора завода по производству хлопка. Благосостояние семьи улучшилось, и родители направляют средства на образование детей.

Талантов у Георгия много. После гимназии он поступил в Школу прикладного искусства в Таллине (тогда г. Ревель). Затем поехал учиться в г.Тарту в частную школу искусства «Паллас». Одновременно увлёкся игрой на рояле и даже изобрёл собственную методику, позволяющую научиться виртуозной игре очень быстро. После трёх лет обучения музыке Георгий с ошеломительным успехом сыграл концерт Баха. Немецкие газеты даже написали о рождении новой звезды. Но несмотря на явный талант музыканта, как у матери, он всё же решает посвятить себя живописи. Ему очень хотелось творить самому.

И где, как не в Париже, в обиталище парнасских муз, молодым людям искать себя? В 1931 году юноша приехал покорять столицу Франции. Молодой, талантливый, Круг уверен, что здесь его жизнь примет новый оборот. Он записался в Русскую академию живописи, основанную Татьяной Сухотиной-Толстой, дочерью Льва Толстого. Здесь тогда собиралась «тусовка» многих художников из русской эмиграции. Круг берёт уроки у символиста Николя Милиоти, Бориса Григорьева, Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова — представителей русского авангарда. Но это всё не то. И Господь посылает ищущему живописцу судьбоносную встречу — с другим таким же, не менее талантливым и ищущим — Леонидом Успенским. Вопрос веры сыграл в этой встрече очень важную роль.

Отметим, что Георгий Круг перешёл в православие ещё до приезда в Париж — на съезде Русского студенческого христианского движения в Псково-Печерском монастыре на границе России и Эстонии. Его, 19-летнего, впечатлили проповеди одного из организаторов движения отца Льва Липеровского. Тот учил, что истинная православная вера -— вне всякого национализма и политики. Она должна объединять всех, даже тех, кто казался непримиримыми врагами в ту эпоху — последователей монархии и сторонников советского социализма. Этим урокам Круг останется верен до конца.

В 1920-е из-за переломных событий в России Париж стал духовным и культурным центром всей русской диаспоры. В её состав входило более трёх миллионов беженцев, начиная от членов императорской семьи, бывших министров и генералов, до простых солдат, учителей, художников, писателей. Для духовного окормления эмигрантов Патриарх Тихон основал в 1921 году временную Архиепископию православных русских церквей в Западной Европе во главе с митрополитом Евлогием (Георгиевским). Центром Архиепископии избрали Париж и Александро-Невский собор на улице Дарю.

Через десять лет митрополит Евлогий решает покинуть Московский Патриархат и перейти в юрисдикцию Константинопольской Православной Церкви. Это был непростой выбор. Он считал, что Русская Церковь находилась в плену антихристианской политики Советского Союза. Вся Архиепископия поддержала
его решение, в том числе отец Лев Липеровский. Однако небольшая группа верующих выразила желание остаться в Русской Церкви. Это было братство святого Фотия. Оно состояло из интеллигентной православной молодёжи, которая покинула Россию из-за гражданской войны.

Круг стал одним из активных участников братства. Молодые люди решили открыть церковь, верную Московскому Патриархату. На скромные средства смогли арендовать небольшой гараж велосипедной фабрики на улице Петель в Париже. Началась долгая и кропотливая работа по превращению его в приход. Особенно они искали художников, чтобы сделать иконостас, и талант Круга пришёлся как нельзя кстати. Помочь он пригласил своего друга Леонида Успенского.

Споря о вопросах веры, Успенский заключил пари с Кругом, что сможет «без проблем» написать икону, хоть и не верит в Бога... Через две недели он закончил свою «икону». Ему объясняли, что он таким образом совершил богохульство, но Успенский никак не мог понять, почему. В те времена в Париже жил антиквар по фамилии Гринберг. Он хранил у себя много древних икон, и Успенский проводил недели напролёт в архивах Гринберга, изучая иконографию. Мало-помалу он проникся их духовным смыслом и обратился в веру.

Круг выиграл пари. Успенский начал изучать иконопись вместе с ним и в скором будущем стал одним из величайших иконописцев и богословов ХХ века, автором концепции "богословие иконы". Таково было великое Божие соизволение!

Как видим, не каждый художник может прийти к написанию икон. Вся сложность иконографии состоит в непреодолимом желании иконописца увидеть и передать Божественный свет. "Бог - это Свет. И те кого он делает достойными видеть Его, видят его как Свет. Таким образом, икона показывает мир, преображённый Светом", - читаем в записях инока Григория. А как иконописец может передать этот Свет? Только если он и сам стал его носителем.

После знакомства с Успенским Провидение дарует молодому иконописцу ещё один шанс учиться у знающих людей. Ему предстояло познакомиться с древнерусскими иконописными техниками под руководством профессора Петра Феодорова. А вот уже богословские тонкости Кругу объяснял другой участник братства — Владимир Лосский, известный православный богослов. Их встречи происходили почти каждый день, поэтому дочь В. Лосского Катрин Асланоф их хорошо запомнила: «Лосский всегда говорил, что никто не понимает его лучше, чем Круг. После всенощной, приходя домой, он часто говорил семье: "Какое счастье разговаривать с Георгием. Я ему показываю все мои исследования, все мои открытия, и он понимает каждый нюанс с невероятной тонкостью"».

В 1933 году Круг закончил свой первый иконостас для храма на улице Петель. Он написал все иконы, Успенский же подготовил чеканные украшения. Но Георгий результатом недоволен. Он стремится углубить свои познания и семь следующих лет тратит на изучение фресок, древних икон, романского искусства, итальянского Ренессанса. Он бодрствует ночами в своей комнате, забывая о еде по несколько дней. Мать плачет от бессилия. Всю ночь её сын экспериментирует, пишет, рисует, но потом уничтожает всё и начинает заново. Такая жизнь подрывает здоровье. Начиная с 1930-х Георгий всё чаще страдает от приступов отчаяния. Он боится, что больше никогда не сможет рисовать.

Грянула Вторая мировая война. Во Францию пришли немцы. В 1940-м отца задержали на границе и депортировали в Берлин, где он умер от сердечного приступа. Мать Круга, совершенно разбитая этой новостью, скончалась в Париже. Приступы страха у Григория участились. Как-то вечером он поскандалил с соседями из-за установки в коридоре электрического освещения. После такого приступа, с его согласия, Круга перевели на лечение в психиатрическую больницу святой Анны.

Воспоминания об этом периоде оставила Катрин Асланоф в своей книге «Моя дорога к Свету» (2001): «Георгий Круг делился своим пропитанием с собратьями по больнице. Эти несчастные ели траву, что росла между брусчаткой двора, по которой ежедневная прогулка была им дозволена. Георгий не был сумасшедшим. Техника и тонкость его рисунков свидетельствуют о ясности зрения и сознания. Ван Гог, к примеру, в своих приступах сумасшествия сохранял гениальность, но его рисунок разрывался, расходился, расслаивался. Хаим Сутин, также страдающий от психической нестабильности, рисовал фантастические и искривлённые портреты. Никогда Круг не делал карикатур на собратьев по больнице. Его портреты свидетельствуют о глубоком уважении, милосердии, сострадании, которые он испытывал к своим братьям. Это были настоящие нищие, совершенно обездоленные, брошенные, и чей пустой и отсутствующий взгляд отражал все несчастья этого мира.

Недавно мне одна монахиня сказала: "Мы должны смотреть на каждого человека так же, как Бог смотрит на него". Я думаю, это именно то, что Георгий мог делать. И это то, что каждый иконописец должен научиться делать. Прежде чем изображать идеальные лики святых, нужно научиться видеть в каждом падшем человеке, изуродованном злом и грехом, то достоинство, которое видит в нём Бог в Своей любви».

Так прошли восемь месяцев в больнице. После освобождения Парижа в 1944 году к Георгию Кругу стал приходить православный священник. Это был отец Сергий (Шевич), настоятель церкви в честь Святой Троицы городка Ванв под Парижем. Перед войной Круг стал ходить в эту церковь под влиянием матери, но не смог найти общий язык с бывшим настоятелем. С отцом Сергием всё было по-другому. Они вместе молились, читали Библию, разговаривали. Через пару месяцев психиатр отметил улучшение здоровья Круга. «Дорогой отец, у Вас явный дар к врачеванию больных с депрессией», — сказал он и разрешил Кругу покинуть больницу, если отец Сергий возьмёт его под свою ответственность и будет дальше продолжать необычную терапию.

После выхода из больницы Круг поселился у сестры. Каждый день ходил к отцу Сергию в церковь Ванва. Но за кисти взяться не мог, считая себя недостойным изображать лики святых. Отец Сергий приглашал его каждый день на Причастие, на литургию, читать и петь псалмы. после такой интенсивной духовной реабилитации Круг вновь стал рисовать.

В первое воскресенье Великого поста 1948 года 41-летний Георгий Круг принял монашеский постриг в церкви Ванва. Его нарекли в честь святого Григория, иконописца Киево-Печерского. В тот самый год отец Сергий попросил инока Григория поехать заплатить пошлину за скит Святого Духа в г. Мениль-Сан-Дени на юго-западе от Парижа. Это была заброшенная монашеская обитель. Бывший настоятель передал всё руководство отцу Сергию — маленькую часовню и утлый домик на небольшом лесном участке. Как только инок Григорий увидел это место, сразу же решил здесь остаться и всецело посвятить себя иконописи.

Отец Варсонофий (Феррье), его друг, так описывал инока Григория за работой: «У него не было палитры, поэтому он смешивал пигменты просто на ладони. Его монашеская одежда была всех цветов, ну просто полихромная, потому что он вытирал об неё руки, вместо того чтобы искать тряпку. Или же вытирал руки о свои волосы, и тогда они становились разноцветными: здесь — розовые, там — красные, всех цветов. Когда я встретил его впервые, для меня это было настолько поразительно, настолько странно. Но он был с головой погружён в своё искусство, совершенно отстранённый от любых условностей мира. Я сомневаюсь, что он вообще отдавал себе отчёт, в каком виде представал перед людьми, с которыми имел дело».

Иконописец испытывал благоговение к святым, которых изображал, но сами иконы, плоды его рук, не были значимы для него. Поэтому он мог использовать в своих творениях всё, что попадалось под руку. Однажды недоставало какого-то цвета, и, недолго думая, он взял банку «Нескафе» и добавил в краску кофе, так как это давало именно тот оттенок, который он искал.

Отца Григория мало заботило, какой тип краски, какую основу и лак он использовал. Он мог писать гуашью, делать лаки, совершенно импровизированные по составу и потому недолговечные. Всё это создало проблемы не ему, а тем, кто через несколько лет приступил к реставрации его работ.

Однако такой личный подход отца Григория к своим иконам имел уникальное значение для их восприятия. Вот какое заключение сделал богослов Жан-Клод Ларше об иконографии Круга:
«Теплота икон монаха Григория — это нечто потрясающее. Сегодня много иконописцев, чьи работы выполнены идеально с технической точки зрения, но их иконы очень холодные. Потому что их красота проявляется лишь в техническом воплощении, но совсем не в выражении внутренней жизни ликов. Я полагаю, что монаху Григорию удалось выразить Ту теплоту, питаемую Благодатью, которая одухотворяла персонажей на иконах, потому что он сам жил этой Благодатью. Испытания, которые он пережил в течение нескольких лет, стали для него путём духовного роста».

С годами болезни начали одолевать инока: артрит ног, высокое давление, диабет, ангина, неусваиваемость пищи. Он скрывал свои боли из-за страха попасть в больницу.

Как-то вечером отец Григорий возвращался с богослужения в Ванве. Подъехала машина, и водитель вежливо предложил подвезти. Это был

знаменитый кардиолог Томас Эвтимью. Он заметил болезненное состояние монаха и стал регулярно наведывать его в скиту, принося медикаменты и делая анализы. Инока искренне поразила заботливость незнакомого врача, он с благодарностью принимал все коробки таблеток, которые тот приносил. Однако часто оставлял их у кровати, забывая даже открыть.

Из-за страха потерять друга отец Сергий попросил помощи у отца Варсонофия (Феррье), тогда молодого француза, недавно принявшего постриг. В его обязанности в то время входило ухаживать за отцом Григорием — чтобы он принимал лекарства в положенное время в течение суток, а не все сразу за один раз. Также отец Варсонофий вёл нехитрое хозяйство в скиту и занимался благоустройством. Круг двигался уже с трудом, но продолжал писать иконы, полулёжа на кровати в своей келье. Всю ночь при свете свечей он творил, слушая по радио концерты Баха и Бетховена.

В середине 1960-х его зрение резко ухудшилось. Сахарный диабет имеет одно из последствий — дисхроматопсию, плохое распознавание цветов. Поэтому восприятие мира у инока Григория менялось постоянно. Так, несколько раз он перерисовывал фрески в церкви скита, пытаясь их улучшить. Но никто и понятия не имел, кроме близких друзей, таких как Жан-Клод Маркаде, что иконописец серьёзно болен: «Чувствовалось, что он был не из этого мира. Казалось, что Царство Божие было уже в нём. Когда вы с ним общались, создавалось впечатление, что вы слышите кого-то, чьи слова шли откуда-то с неба». Поразительный факт. Тело монаха становилось всё более слабым, но иконы его были как никогда светлы…

«Икона может покинуть церковь, находиться в музее, быть выставленной напоказ среди любителей искусства. Но она всегда будет напоминать каждому видящему её, что Свет Христа собирает то, что было рассеяно, возводит то, что пало, излечивает то, что погибало, оживляет то, что умерло. Именно так можно понять, почему нет четких границ и навсегда установившихся правил, определяющих иконы. Именно поэтому иногда совсем скромная икона, не блещущая большими заслугами, более похожая на мирскую живопись, чем на икону, возводится врачеванием Бога в полноценное литургическое достоинство», — читаем в записках иконописца. Это двадцать пять тетрадей и четыре блокнота. Повезло, что мы вообще имеем эти записи. Их спустя месяц после смерти обнаружила сестра Ольга. Часть легла в основу книги «Мысли об Иконе», подготовленной к печати сподвижниками. В 1978 году она вышла в Париже на языке оригинала, потом уже и на французском.

Ольге удалось разобрать лишь четверть из написанного (почерк был сложный) и сгруппировать по темам. Всё остальное так и осталось не восстановленным. Но как бы там ни было, «Мысли об Иконе» проливают для нас свет на саму сущность сакральной живописи в понимании монаха Григория (Круга): цвет, свет, композиция — всё в его иконописи подчинено строгим законам, ведь за основу он брал работы лучших учителей — византийских и древнерусских иконописцев, и привносил свое, выстраданное, вымоленное, испытанное ощущение Света Христовой Любви.